Есть события, которые становятся неожиданным камертоном: объединяют и одновременно делят нас по принципу «свой-чужой». Почему, когда горел собор в Париже, больно было всему миру, рассуждает журналист Анна Кудрявская-Панина.
В понедельник вечером все выглядело более чем апокалиптично. Пожар в сердце Парижа – в Нотр-Даме – казался немыслимой, непоправимой катастрофой миллионам людей во всем мире. Хештег #notre_dame_de_paris и ему подобные стали самыми популярными в соцсетях и упоминались в них сотни тысяч раз. В прямом эфире человечество наблюдало, как горит один из символов Франции.
На следующее утро мир радовался добрым вестям: уцелели главные элементы убранства – знаменитые витражи, реликвии и святыни христианства тоже не пострадали. Удивительно, но на кадрах изнутри собора Парижской Богоматери, сделанных после пожара, – почти белые стены, которые не тронули ни огонь, ни дым. Это казалось невозможным, но Нотр-Дам не погиб.
В среду заметки о случившемся в центре Парижа и последствиях исчезли из топовых новостей. Все вернулось на круги своя. Апокалипсиса не случилось.
Сейчас, когда дым развеялся и пепел осел, я хочу вернуться в тот понедельничный вечер, когда моя лента фейсбука разорвалась десятками сообщений о том, как больно и горько видеть этот пожар. Я тогда не могла сформулировать, почему такому количеству людей, видевшим и не видевшим, как я, воочию этот собор, было в этот момент так тяжело. Но я совершенно четко осознавала, что чувствую. Утрату. Большую и непоправимую.
Нотр-Дам должен был стоять вечно. И точка. Не знаю, почему, но именно так я чувствовала в тот момент.
Он был до меня – задолго до меня. Он будет после меня. Еще очень долго будет. Вечно. Нотр-Дам для нас, как и многое другое, – осмысленная вечность. Простая и понятная. Незыблемая. Нерушимая. И вдруг она рушится на моих глазах. «Я думаю, что самое тяжелое – это крушение иллюзии о том, что в этом мире есть что-то действительно вечное. Как вот снимают фильмы про постапокалипсис, и людей уже нету, и на месте Парижа – лес, а собор все еще стоит. «Свобода» торчит из ледника. Обезьяны скачут по Тадж-Махалу. Такое. И вдруг раз, и оно оказывается таким же смертным, как и мы», – написала приятельница спустя несколько часов.
Терять базу очень тяжело. Такая потеря и создает ощущение выбитой из-под ног земли. А еще вот что: случившееся резко и неожиданно обнажило для нас и нашу смертность, и нашу ничтожность в масштабе Вселенной. Если такая многовековая глыба, как Нотр-Дам, рушится на моих глазах стремительно и необратимо, что говорить обо мне?!
В этот вечер и позднее многие задавались вопросом: что можно было бы сравнить по мощности ощущений с этим пожаром, что такое могло бы сгореть у нас (не дай бог), чтобы вызвать такие же чувства: Исаакий, Кремль? Мне кажется, гипотетически ответить на этот вопрос невозможно. Спроси меня неделю назад, предложи мне такую ситуацию с Нотр-Дамом чисто теоретически, я совсем не уверена, что представила бы себе именно те чувства и ощущения, которые на меня нахлынули во время прямой трансляции из Парижа.
А там горела понятная нам вечность, а вместе с ней сгорали наши иллюзии. Нет, Нотр-Дам – это не просто то, ради чего стоит увидеть Париж и умереть, не просто символ европейской цивилизации, значимая часть культурного кода современного человека, историческое наследие и достояние архитектуры или культурный образ. Это не просто здание, он живой, родной – такие слова можно было часто прочесть в фейсбуке в тот вечер. А смерть живого и родного – это всегда горе: «Отчего-то это разбивает мне сердце. Эта хрупкая и величественная красота, эти девять веков жизни сегодня закончились. Там, внутри, было ощущение связи с вечностью, мостика в историю. Мостик сгорел». «Я никогда не видела Нотр-Дам-де-Пари. И никогда не была в Париже. Но всегда знала и любила. В этом заслуга, конечно, Виктора Гюго. Чувствую себя так, будто Венеция ушла под воду, а я никогда ее не увидела. Оказывается, сердце может плакать даже тогда, когда горят камни».
Читайте также
- Сгоревшая история. Во что огонь превратил Нотр-Дам-де-ПариНа восстановление Нотр-Дама пожертвовали уже миллиард евро
Фото «живого» собора заполонили соцсети. Те, кто горевал, вспоминали, как и когда были сделаны снимки, кто-то в комментариях жалел, что так и не сфотографировал (ну пошлость же, эти бесконечные туристические кадры с достопримечательностями), а теперь уже и не придется… Люди поделились на тех, кто был в Нотр-Даме и сожалел, что больше не увидит его таким («Вот и у меня чувство: хорошо, что мы успели увидеть, потрогать, быть в нем…»), и на тех, кто, как и я, не успел его увидеть – куда спешить, он же будет стоять вечно («А я его так детям и не показала. Казалось, успеем»).
Вечером понедельника мне действительно казалось, что ехать в Париж теперь и вовсе незачем. Да, отстроят, да, восстановят. Именно этими словами утешали горюющих те, кто вообще не понимал, а чего горевать?! Ну, подумаешь, горе, ну да, памятник архитектуры, все дела, но ведь отреставрируют (да и вообще он уже масштабно реставрировался в XIX веке, так что не надо нам тут про девять веков и прочее, он уже «новодел»), да и так-то никто не погиб.
Кстати, глядя трансляцию, я думала, что это только я поймала себя на мысли, что испытываю ощущение, схожее с тем, когда 11 сентября на моих глазах рухнули башни-близнецы. Но нет, не только я. Я видела в соцсетях, что многие писали об этом. А кому-то наше ощущение показалось кощунством. В Нью-Йорке погибли люди. Много людей. А здесь… Но мы ничего не может сделать с тем, что чувствуем. Мы не ранжируем события на более трагичные или нет, мы просто ощущаем, что земля уходит из-под ног, что наш личный маленький мир, тот, что внутри нас, уже не будет прежним.
Как любое меняющее реальность событие, пожар в Нотр-Даме разделил нас. На тех, кто горюет, и тех, кто учит горевать правильно и по нужному поводу («над Нотр-Дамом рыдаете, а над карельской церковью XVIII века так не рыдали, и вообще дети в Бангладеш гибнут, а в Африке голодают»). На тех, для кого это просто старинное здание, и на тех, кто видит в этом гораздо большее. На тех, кто во всем усматривает мистику и символы (начало Страстной недели у католиков), и тех, кто придает определенную окраску той же мистике и символам («бог наказал гейропу за развращенность»). На тех, кто ищет виноватых («не иначе мусульмане подожгли») и учит тушить пожары («а почему с вертолетов-то не тушили?!»).
«А чего все так возмущаются теми, кто знает, как правильно тушить пожар? Что-то новое, что ли? Или мы не окружены людьми, знающими, как вылечить рак содой, убрать живот за две недели, спасти экономику за три простых шага? Или не окружают нас военные эксперты, политологи и историки, точно знающие, как было и как надо? Это я еще про точно знающих божью волю молчу», – текст из фейсбука, совершенно точно отражающий сегодняшнюю картину мира, и под каждым словом которого я подпишусь без раздумий.
А еще пожар поделил нас на тех, кто готов ехать волонтером на пепелище или жертвовать деньги на восстановление. На тех, кто готов предоставить реставраторам результаты своих многолетних трудов для восстановления собора. Как искусствовед Эндрю Тэллон, который несколько лет назад составил с помощью технологии лазерного сканирования полный план Нотр-Дама. Или как компания Ubisoft, создатель игры Assassins Creed Unity. Ее сотрудница Кэролин Миусс два года детально изучала и проектировала виртуальный Нотр-Дам, который в игре воссоздан со стопроцентной точностью.
Читайте также
- Для восстановления Нотр-Дама используют видеоигруУвидеть возрожденный Нотр-Дам парижане и туристы смогут минимум через 10 лет
Когда дым рассеялся, соцсети взорвались радостным «он жив». И да, судя по фото и видео, Нотр-Дам устоял. Он выжил. Что он не может просто так умереть, мне стало понятно, когда я увидела самые пронзительные кадры того вечера: парижане, поющие на коленях «Аве Мария» на фоне совершенно инфернального зрелища. А утром мы увидели разноцветный витраж – нежный цветок на пепелище. И мир выдохнул. Чудо свершилось.
«Я хочу сохранить это для себя, потому что сегодня я видела чудо спасения. Этот витраж – хрупкое древнее стекло в легкоплавкой свинцовой рамке – уцелел. Спасся в огне, в воде и при обрушении свинца и камней. Хочу запомнить это и вспоминать в минуты отчаяния: чудеса действительно случаются», – я увидела перепост этой записи у себя в ленте и, осознав, насколько она созвучна моим мыслям и ощущениям, поняла, что если и искать сакральный смысл в произошедшем, то, наверное, не придумать лучшего.
Потому что Нотр-Дам не про смерть. То, что изначально воспринималось как смерть вечности, оказалось торжеством жизни. Как написала в фейсбуке моя френдесса, «выходит, что в Страстную неделю Нотр-Дам, возможно, был не про горе и невозвратимость потери, а про «смертию смерть поправ».
Кудрявская-Панина Анна
Источник: